Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем,-
Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,-
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик слишком долго возился с засовом -
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.
И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва,- нас встречают малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?
Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб,-
Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой - он апостол, а я - остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок.
Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых,-
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Для тебя привезу: ты меня и из рая ждала!
1977
суббота, 13 марта 2010 г.
ПЕСНЯ О СУМАШЕДШЕМ ДОМЕ
ПЕСНЯ О СУМАШЕДШЕМ ДОМЕ
Сказал себе я: брось писать,-
Но руки сами просятся.
Ох, мама моя родная, друзья любимые!
Лежу в палате - косятся,
Не сплю: боюсь - набросятся,-
Ведь рядом - психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные -
Не буйные, но грязные,-
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно:
Все ходят без смирительных
И то, что мне приносится, все психи эти жрут.
Куда там Достоевскому
С "Записками" известными,-
Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю
Про нашу жизнь убогую,-
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
Вот это мука,- плюй на них! -
Они же ведь, суки, буйные:
Все норовят меня лизнуть,- ей-богу, нету сил!
Вчера в палате номер семь
Один свихнулся насовсем -
Кричал: "Даешь Америку!" и санитаров бил.
Я не желаю славы, и
Пока я в полном здравии -
Рассудок не померк еще, - и это впереди,-
Вот главврачиха - женщина -
Пусть тихо, но помешана,-
Я говорю: "Сойду с ума!"- она мне: "Подожди!"
Я жду, но чувствую - уже
Хожу по лезвию ноже:
Забыл алфавит, падежей припомнил только два...
И я прошу моих друзья,
Чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его, ему, меня отсюдова!
зима 1965-1966
Сказал себе я: брось писать,-
Но руки сами просятся.
Ох, мама моя родная, друзья любимые!
Лежу в палате - косятся,
Не сплю: боюсь - набросятся,-
Ведь рядом - психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные -
Не буйные, но грязные,-
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно:
Все ходят без смирительных
И то, что мне приносится, все психи эти жрут.
Куда там Достоевскому
С "Записками" известными,-
Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю
Про нашу жизнь убогую,-
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
Вот это мука,- плюй на них! -
Они же ведь, суки, буйные:
Все норовят меня лизнуть,- ей-богу, нету сил!
Вчера в палате номер семь
Один свихнулся насовсем -
Кричал: "Даешь Америку!" и санитаров бил.
Я не желаю славы, и
Пока я в полном здравии -
Рассудок не померк еще, - и это впереди,-
Вот главврачиха - женщина -
Пусть тихо, но помешана,-
Я говорю: "Сойду с ума!"- она мне: "Подожди!"
Я жду, но чувствую - уже
Хожу по лезвию ноже:
Забыл алфавит, падежей припомнил только два...
И я прошу моих друзья,
Чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его, ему, меня отсюдова!
зима 1965-1966
суббота, 6 марта 2010 г.
ТЕМНОТА
Темнота впереди, подожди!
Там стеною - закаты багровые,
Встречный ветер, косые дожди
И дороги, дороги неровные.
Там чужие слова,
Там дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
в темноте...
Там проверка на прочность - бои,
И туманы, и ветры с прибоями.
Сердце путает ритмы свои
И стучит с перебоями.
Там чужие слова,
Там дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
в темноте...
Там и звуки, и краски не те,
Только мне выбирать не приходится,
Очень нужен я там, в темноте!
Ничего, распогодится.
Там чужие слова,
Там дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
в темноте...
1969
Там стеною - закаты багровые,
Встречный ветер, косые дожди
И дороги, дороги неровные.
Там чужие слова,
Там дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
в темноте...
Там проверка на прочность - бои,
И туманы, и ветры с прибоями.
Сердце путает ритмы свои
И стучит с перебоями.
Там чужие слова,
Там дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
в темноте...
Там и звуки, и краски не те,
Только мне выбирать не приходится,
Очень нужен я там, в темноте!
Ничего, распогодится.
Там чужие слова,
Там дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
в темноте...
1969
В голове моей тучи безумных идей
* * *
В голове моей тучи безумных идей -
Нет на свете преград для талантов!
Я под брюхом привыкших теснить лошадей
Миновал верховых лейтенантов.
...Разъярялась толпа, напрягалась толпа,
Нарывалась толпа на заслоны -
И тогда становилась толпа "на попа",
Извергая проклятья и стоны.
Дома я раздражителен, резок и груб,-
Домочадцы б мои поразились,
Увидав, как я плакал, взобравшись на круп,-
Контролеры - и те прослезились.
Столько было в тот миг в моем взгляде на мир
Безотчетной, отчаянной прыти,
Что, гарцуя на сером коне, командир
Удивленно сказал: "Пропустите!"
Он, растрогавшись, поднял коня на дыбы -
Аж нога ускользнула из стремя.
Я пожал ему ногу, как руку судьбы,-
Ах, живем мы в прекрасное время!
Серый конь мне прощально хвостом помахал,
Я пошел - предо мной расступились;
Ну, а мой командир на концерт поскакал
Музыканта с фамилией Гилельс.
Я свободное место легко отыскал
После вялой незлой перебранки,-
Всё не сгонят - не то что, когда посещал
Пресловутый Театр на Таганке.
Тесно здесь, но тепло - вряд ли я простужусть,
Здесь единство рядов - в полной мере!
Вот уже я за термосом чьим-то тянусь -
В нем напиток "кровавая Мэри".
Вот сплоченность-то где, вот уж где коллектив,
Вот отдача где и напряженье!
Все болеют за нас - никого супротив,-
Монолит - без симптомов броженья!
Меня можно спокойно от дел отстранить,
Робок я перед сильными, каюсь,-
Но нельзя меня силою остановить,
Когда я на футбол прорываюсь!
1971
В голове моей тучи безумных идей -
Нет на свете преград для талантов!
Я под брюхом привыкших теснить лошадей
Миновал верховых лейтенантов.
...Разъярялась толпа, напрягалась толпа,
Нарывалась толпа на заслоны -
И тогда становилась толпа "на попа",
Извергая проклятья и стоны.
Дома я раздражителен, резок и груб,-
Домочадцы б мои поразились,
Увидав, как я плакал, взобравшись на круп,-
Контролеры - и те прослезились.
Столько было в тот миг в моем взгляде на мир
Безотчетной, отчаянной прыти,
Что, гарцуя на сером коне, командир
Удивленно сказал: "Пропустите!"
Он, растрогавшись, поднял коня на дыбы -
Аж нога ускользнула из стремя.
Я пожал ему ногу, как руку судьбы,-
Ах, живем мы в прекрасное время!
Серый конь мне прощально хвостом помахал,
Я пошел - предо мной расступились;
Ну, а мой командир на концерт поскакал
Музыканта с фамилией Гилельс.
Я свободное место легко отыскал
После вялой незлой перебранки,-
Всё не сгонят - не то что, когда посещал
Пресловутый Театр на Таганке.
Тесно здесь, но тепло - вряд ли я простужусть,
Здесь единство рядов - в полной мере!
Вот уже я за термосом чьим-то тянусь -
В нем напиток "кровавая Мэри".
Вот сплоченность-то где, вот уж где коллектив,
Вот отдача где и напряженье!
Все болеют за нас - никого супротив,-
Монолит - без симптомов броженья!
Меня можно спокойно от дел отстранить,
Робок я перед сильными, каюсь,-
Но нельзя меня силою остановить,
Когда я на футбол прорываюсь!
1971
В наш тесный круг...
* * *
В наш тесный круг не каждый попадал,
И я однажды - проклятая дата -
Его привел с собою и сказал:
"Со мною он - нальем ему, ребята!"
Он пил как все и был как будто рад,
А мы - его мы встретили как брата...
А он назавтра продал всех подряд,-
Ошибся я - простите мне, ребята!
Суда не помню - было мне невмочь,
Потом - барак, холодный как могила,-
Казалось мне - кругом сплошная ночь,
Тем более, что так оно и было.
Я сохраню хотя б остаток сил,-
Он думает - отсюда нет возврата,
Он слишком рано нас похоронил,-
Ошибся он - поверьте мне, ребята!
И день наступит - ночь не на года,-
Я попрошу, когда придет расплата:
"Ведь это я привел его тогда -
И вы его отдайте мне, ребята!.."
1964
В наш тесный круг не каждый попадал,
И я однажды - проклятая дата -
Его привел с собою и сказал:
"Со мною он - нальем ему, ребята!"
Он пил как все и был как будто рад,
А мы - его мы встретили как брата...
А он назавтра продал всех подряд,-
Ошибся я - простите мне, ребята!
Суда не помню - было мне невмочь,
Потом - барак, холодный как могила,-
Казалось мне - кругом сплошная ночь,
Тем более, что так оно и было.
Я сохраню хотя б остаток сил,-
Он думает - отсюда нет возврата,
Он слишком рано нас похоронил,-
Ошибся он - поверьте мне, ребята!
И день наступит - ночь не на года,-
Я попрошу, когда придет расплата:
"Ведь это я привел его тогда -
И вы его отдайте мне, ребята!.."
1964
В ПАЛАТЕ НАРКОМАНОВ
Не писать мне повестей, романов,
Не читать фантастику в углу,-
Я лежу в палате наркоманов,
Чувствую - сам сяду на иглу.
Кто-то раны лечил боевые,
Кто-то так, обеспечил тылы...
Эх вы парни мои шировые,
Поскорее слезайте с иглы!
В душу мне сомнения запали,
Голову вопросами сверлят,-
Я лежу в палате, где глотали,
Нюхали, кололи все подряд.
Кто-то там проколол свою душу,
Кто-то просто остался один...
Эй вы парни, бросайте "морфушу" -
Перейдите на апоморфин!
Рядом незнакомый шизофреник -
В него тайно няня влюблена -
Говорит: "Когда не будет денег -
Перейду на капли Зимина".
Кто-то там проколол свою совесть,
Кто-то в сердце вкурил анашу...
Эх вы парни, про вас нужно повесть,
Жалко, повестей я не пишу.
1969
Не читать фантастику в углу,-
Я лежу в палате наркоманов,
Чувствую - сам сяду на иглу.
Кто-то раны лечил боевые,
Кто-то так, обеспечил тылы...
Эх вы парни мои шировые,
Поскорее слезайте с иглы!
В душу мне сомнения запали,
Голову вопросами сверлят,-
Я лежу в палате, где глотали,
Нюхали, кололи все подряд.
Кто-то там проколол свою душу,
Кто-то просто остался один...
Эй вы парни, бросайте "морфушу" -
Перейдите на апоморфин!
Рядом незнакомый шизофреник -
В него тайно няня влюблена -
Говорит: "Когда не будет денег -
Перейду на капли Зимина".
Кто-то там проколол свою совесть,
Кто-то в сердце вкурил анашу...
Эх вы парни, про вас нужно повесть,
Жалко, повестей я не пишу.
1969
В одной державе с населеньем
* * *
В одной державе с населеньем... -
Но это, впрочем, все равно,-
Других держав с опереженьем,
Всё пользовалось уваженьем -
Что может только пить вино.
Царь в той державе был без лоску -
Небрит, небрежен, как и мы;
Стрельнет, коль надо, папироску,-
Ну, словом, свой, ну, словом, в доску,-
И этим бередил умы.
Он был племянником при дяде,
Пред тем как злобный дар не пить
Порвал гнилую жизни нить -
В могилу дядю свел. Но пить
Наш царь не смел при дяде-гаде.
Когда иные чужеземцы,
Инако мыслящие нам
(Кто - исповедуя ислам,
А кто - по глупости, как немцы),
К нам приезжали по делам -
С грехом, конечно, пополам
Домой обратно уезжали,-
Их поражал не шум, не гам
И не броженье по столам,
А то, что бывший царь наш - хам
И что его не уважали.
И у него, конечно, дочка -
Уже на выданье - была
Хорошая - в нефрите почка,
Так как с рождения пила.
А царь старался, бедолага,
Добыть ей пьяницу в мужья:
Он пьянство почитал за благо,-
Нежней отцов не знаю я.
Бутылку принесет, бывало:
"Дочурка! На, хоть ты хлебни!"
А та кричит: "С утра - ни-ни!"-
Она с утра не принимала,
Или комедию ломала,-
А что ломать, когда одни?
"Пей, вербочка моя, ракитка,
Наследная прямая дочь!
Да знала б ты, какая пытка -
С народом вместе пить не мочь!
Мне б зятя - даже не на зависть,-
Найди мне зятюшку, найди!-
Пусть он, как тот трусливый заяц,
Не похмеляется, мерзавец,
Кто пьет с полудня,- выходи!
Пойми мои отцовы муки,
Ведь я волнуюся не зря,
<Что> эти трезвые гадюки
Всегда - тайком и втихаря!
Я нажил все, я нажил грыжу,
Неся мой груз, мое дитя!
Ох, если я тебя увижу
С одним их этих!- так обижу!..
Убью, быть может, не хотя!-
Во как <я> трезвых ненавижу!"
Как утро - вся держава в бане,-
Отпарка шла без выходных.
Любил наш царь всю пьянь на пьяни,
Всех наших доблестных ханыг.
От трезвых он - как от проказы:
Как встретит - так бежит от них,-
Он втайне издавал указы,
Все - в пользу бедных и хмельных.
На стенах лозунги висели -
По центру, а не где-нибудь:
"Виват загулы и веселье!
Долой трезвеющую нудь!"
Сугубо и давно не пьющих -
Кого куда,- кого - в острог.
Особо - принципы имущих.
Сам - в силу власти - пить не мог.
Но трезвые сбирали силы,
Пока мы пили натощак,-
Но наши верные кутилы
Нам доносили - где и как.
На митинг против перегара
Сберутся,- мы их хвать в кольцо!-
И ну гурьбой дышать в лицо,
А то - брандспойт, а в нем водяра!
Как хулиганили, орали -
Не произнесть в оригинале,-
Ну, трезвая шпана - кошмар!
Но мы их все <же> разогнали
И отстояли перегар.
А в это время трезвь сплотилась
Вокруг кого-то одного,-
Уже отважились на вылаз -
Секретно, тихо, делово.
И шли они не на банкеты,
А на работу,- им на страх
У входа пьяные пикеты
Едва держались на ногах.
А вечерами - по два, по три -
Уже решились выползать:
Сидит, не пьет и нагло смотрит!
...Царю был очень нужен зять.
Явился зять как по заказу -
Ну, я скажу вам - о-го-го!
Он эту трезвую заразу
Стал истреблять везде и сразу,
А при дворе - первей всего.
Ура! Их силы резко тают -
Уж к главарю мы тянем нить:
Увидят бритого - хватают
И - принудительно лечить!
Сначала - доза алкоголя,
Но - чтоб не причинить вреда.
Сопротивленье - ерунда:
Пять суток - и сломалась воля,-
Сам медсестричку кличет: "Оля!.."
Он наш - и раз и навсегда.
Да он из ангелов из сущих,
Кто ж он - зятек?.. Ба! Вот те на!
Он - это сам глава непьющих,
Испробовавший вкус вина.
Между 1970 и 1980
В одной державе с населеньем... -
Но это, впрочем, все равно,-
Других держав с опереженьем,
Всё пользовалось уваженьем -
Что может только пить вино.
Царь в той державе был без лоску -
Небрит, небрежен, как и мы;
Стрельнет, коль надо, папироску,-
Ну, словом, свой, ну, словом, в доску,-
И этим бередил умы.
Он был племянником при дяде,
Пред тем как злобный дар не пить
Порвал гнилую жизни нить -
В могилу дядю свел. Но пить
Наш царь не смел при дяде-гаде.
Когда иные чужеземцы,
Инако мыслящие нам
(Кто - исповедуя ислам,
А кто - по глупости, как немцы),
К нам приезжали по делам -
С грехом, конечно, пополам
Домой обратно уезжали,-
Их поражал не шум, не гам
И не броженье по столам,
А то, что бывший царь наш - хам
И что его не уважали.
И у него, конечно, дочка -
Уже на выданье - была
Хорошая - в нефрите почка,
Так как с рождения пила.
А царь старался, бедолага,
Добыть ей пьяницу в мужья:
Он пьянство почитал за благо,-
Нежней отцов не знаю я.
Бутылку принесет, бывало:
"Дочурка! На, хоть ты хлебни!"
А та кричит: "С утра - ни-ни!"-
Она с утра не принимала,
Или комедию ломала,-
А что ломать, когда одни?
"Пей, вербочка моя, ракитка,
Наследная прямая дочь!
Да знала б ты, какая пытка -
С народом вместе пить не мочь!
Мне б зятя - даже не на зависть,-
Найди мне зятюшку, найди!-
Пусть он, как тот трусливый заяц,
Не похмеляется, мерзавец,
Кто пьет с полудня,- выходи!
Пойми мои отцовы муки,
Ведь я волнуюся не зря,
<Что> эти трезвые гадюки
Всегда - тайком и втихаря!
Я нажил все, я нажил грыжу,
Неся мой груз, мое дитя!
Ох, если я тебя увижу
С одним их этих!- так обижу!..
Убью, быть может, не хотя!-
Во как <я> трезвых ненавижу!"
Как утро - вся держава в бане,-
Отпарка шла без выходных.
Любил наш царь всю пьянь на пьяни,
Всех наших доблестных ханыг.
От трезвых он - как от проказы:
Как встретит - так бежит от них,-
Он втайне издавал указы,
Все - в пользу бедных и хмельных.
На стенах лозунги висели -
По центру, а не где-нибудь:
"Виват загулы и веселье!
Долой трезвеющую нудь!"
Сугубо и давно не пьющих -
Кого куда,- кого - в острог.
Особо - принципы имущих.
Сам - в силу власти - пить не мог.
Но трезвые сбирали силы,
Пока мы пили натощак,-
Но наши верные кутилы
Нам доносили - где и как.
На митинг против перегара
Сберутся,- мы их хвать в кольцо!-
И ну гурьбой дышать в лицо,
А то - брандспойт, а в нем водяра!
Как хулиганили, орали -
Не произнесть в оригинале,-
Ну, трезвая шпана - кошмар!
Но мы их все <же> разогнали
И отстояли перегар.
А в это время трезвь сплотилась
Вокруг кого-то одного,-
Уже отважились на вылаз -
Секретно, тихо, делово.
И шли они не на банкеты,
А на работу,- им на страх
У входа пьяные пикеты
Едва держались на ногах.
А вечерами - по два, по три -
Уже решились выползать:
Сидит, не пьет и нагло смотрит!
...Царю был очень нужен зять.
Явился зять как по заказу -
Ну, я скажу вам - о-го-го!
Он эту трезвую заразу
Стал истреблять везде и сразу,
А при дворе - первей всего.
Ура! Их силы резко тают -
Уж к главарю мы тянем нить:
Увидят бритого - хватают
И - принудительно лечить!
Сначала - доза алкоголя,
Но - чтоб не причинить вреда.
Сопротивленье - ерунда:
Пять суток - и сломалась воля,-
Сам медсестричку кличет: "Оля!.."
Он наш - и раз и навсегда.
Да он из ангелов из сущих,
Кто ж он - зятек?.. Ба! Вот те на!
Он - это сам глава непьющих,
Испробовавший вкус вина.
Между 1970 и 1980
Бродят...
* * *
Бродят
по свету люди
разные,
Грезят
они о чуде -
Будет
или не будет!
Стук -
и в этот вечер
Вдруг
тебя замечу,-
Вот и чудо!
Скачет
по небу всадник -
облако,
Плачет
дождем и градом,-
Значит,
на землю надо.
Здесь
чудес немало
Есть -
звезда упала,-
Вот и чудо!
Знаешь!
Я с чудесами -
запросто:
Хочешь,
моргни глазами -
Тотчас
под небесами!
Я
заклятье знаю -
Ну,
скажи: "Желаю",-
Вот и чудо!
1960-e
Бродят
по свету люди
разные,
Грезят
они о чуде -
Будет
или не будет!
Стук -
и в этот вечер
Вдруг
тебя замечу,-
Вот и чудо!
Скачет
по небу всадник -
облако,
Плачет
дождем и градом,-
Значит,
на землю надо.
Здесь
чудес немало
Есть -
звезда упала,-
Вот и чудо!
Знаешь!
Я с чудесами -
запросто:
Хочешь,
моргни глазами -
Тотчас
под небесами!
Я
заклятье знаю -
Ну,
скажи: "Желаю",-
Вот и чудо!
1960-e
В Азии, в Европе ли
* * *
В Азии, в Европе ли
Родился озноб -
Только даже в опере
Кашляют взахлеб.
Не поймешь, откуда дрожь - страх ли это, грипп ли:
Духовые дуют врозь, струнные - урчат,
Дирижера кашель бьет, тенора охрипли,
Баритоны запили, <и> басы молчат.
Раньше было в опере
Складно, по уму,-
И хоть хору хлопали -
А теперь кому?!
Не берет верхних нот и сопрано-меццо,
У колоратурного не бельканто - бред,-
Цены резко снизились - до рубля за место,-
Словом, все понизилось и сошло на нет.
Сквозняками в опере
Дует, валит с ног,
Как во чистом во поле
Ветер-ветерок.
Партии проиграны, песенки отпеты,
Партитура съежилась, <и> софит погас.
Развалились арии, разошлись дуэты,
Баритон - без бархата, без металла - бас.
Что ни делай - все старо,-
Гулок зал и пуст.
Тенорово серебро
Вытекло из уст.
Тенор в арьи Ленского заорал: "Полундра!" -
Буйное похмелье ли, просто ли заскок?
Дирижера Вилькина мрачный бас-профундо
Чуть едва не до смерти струнами засек.
До 1978
БОЛЬШОЙ КАРЕТНЫЙ
Левону Кочаряну
- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем!
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Еще бы ведь...
- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.
Переименован он теперь,
Стало все по новой там, верь-не верь!
И все же, где б ты ни был, где ты не бредешь -
Нет-нет, да по Каретному пройдешь.
Еще бы ведь...
- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.
1962
- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем!
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Еще бы ведь...
- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.
Переименован он теперь,
Стало все по новой там, верь-не верь!
И все же, где б ты ни был, где ты не бредешь -
Нет-нет, да по Каретному пройдешь.
Еще бы ведь...
- Где твои семнадцать лет?
- На Большом Каретном.
- Где твои семнадцать бед?
- На Большом Каретном.
- Где твой черный пистолет?
- На Большом Каретном.
- Где тебя сегодня нет?
- На Большом Каретном.
1962
ИНОХОДЕЦ
Я скачу, но я скачу иначе,
По полям, по лужам, по росе...
Говорят: он иноходью скачет.
Это значит иначе, чем все.
Но наездник мой всегда на мне,-
Стременами лупит мне под дых.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Если не свободен нож от ножен,
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я оседлан и стреножен.
Рот мой разрывают удила.
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Мне сегодня предстоит бороться.
Скачки! Я сегодня - фаворит.
Знаю - ставят все на иноходца,
Но не я - жокей на мне хрипит!
Он вонзает шпоры в ребра мне,
Зубоскалят первые ряды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды.
Пляшут, пляшут скакуны на старте,
Друг на друга злобу затая,
В исступленьи, в бешенстве, в азарте,
И роняют пену, как и я.
Мой наездник у трибун в цене,-
Крупный мастер верховой езды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды.
Нет! Не будут золотыми горы!
Я последним цель пересеку.
Я ему припомню эти шпоры,
Засбою, отстану на скаку.
Колокол! Жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушеньи мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Что со мной, что делаю, как смею -
Потакаю своему врагу!
Я собою просто не владею,
Я придти не первым не могу!
Что же делать? Остается мне
Вышвырнуть жокея моего
И скакать, как будто в табуне,
Под седлом, в узде, но без него!
Я пришел, а он в хвосте плетется,
По камням, по лужам, по росе.
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все!
1970
По полям, по лужам, по росе...
Говорят: он иноходью скачет.
Это значит иначе, чем все.
Но наездник мой всегда на мне,-
Стременами лупит мне под дых.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Если не свободен нож от ножен,
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я оседлан и стреножен.
Рот мой разрывают удила.
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Мне сегодня предстоит бороться.
Скачки! Я сегодня - фаворит.
Знаю - ставят все на иноходца,
Но не я - жокей на мне хрипит!
Он вонзает шпоры в ребра мне,
Зубоскалят первые ряды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды.
Пляшут, пляшут скакуны на старте,
Друг на друга злобу затая,
В исступленьи, в бешенстве, в азарте,
И роняют пену, как и я.
Мой наездник у трибун в цене,-
Крупный мастер верховой езды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды.
Нет! Не будут золотыми горы!
Я последним цель пересеку.
Я ему припомню эти шпоры,
Засбою, отстану на скаку.
Колокол! Жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушеньи мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Что со мной, что делаю, как смею -
Потакаю своему врагу!
Я собою просто не владею,
Я придти не первым не могу!
Что же делать? Остается мне
Вышвырнуть жокея моего
И скакать, как будто в табуне,
Под седлом, в узде, но без него!
Я пришел, а он в хвосте плетется,
По камням, по лужам, по росе.
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все!
1970
Подписаться на:
Сообщения (Atom)